Как сложилась судьба Абдуллы из «Белого солнца пустыни»

Кахи Кавсадзе: «Я  впервые посмотрел этот фильм через 30 лет после его выхода»

Грузинский актер Кахи Кавсадзе приехал на 38‑й ММКФ на два дня, чтобы представить картину «Тэли и Толи» Александра Амирова. Но многие зрители знают и любят артиста исключительно за роль Абдуллы в «Белом солнце пустыни». И точно: его холеного, наглого, коварного Абдуллу забыть сложно. А ведь у Кахи Кавсадзе порядка ста картин.  Молодая актриса Нанули Сараджишвили, впервые снимавшаяся в «Тэли и Толи», рассказала, как попросила у Кахи Давидовича совета: «Чтобы быть врачом, надо иметь спокойную нервную систему. Чтобы быть летчиком, надо уметь самолетом управлять. А какой ключ нужен к профессии артиста?». И Кавсадзе ответил: «Надо все время очень хотеть».

«Мне по-прежнему нравятся красивые женщины»

— Первое интервью я брала у вас 20 лет назад.

— О! Тогда мне было 30, а сейчас глубоко за 80. Представляете, какая большая разница?

— Шутите? Глубоко за 80 — это 81 год?

— Скажем, где-то за 80. Когда мы с вами впервые разговаривали, я был психологически совершенно другим человеком. А сейчас стал умным, мудрым, на многие вещи смотрю иначе. Много времени прошло. Но я категорически не изменился. Мне по-прежнему нравятся красивые женщины, хорошие спектакли и артисты. И самое главное — я люблю добрых людей. Мне нравится, когда люди уважают и любят друг друга. Я православный человек. Мне кажется, что, если люди любят друг друга, все будет хорошо. А когда не любят, тогда портится все. Лучше любить. Знаю еще одну истину: нельзя трогать жизнь человека физическую, а также его достоинство. Ни в коем случае! Нельзя унижать его национальные и религиозные чувства. Для меня эти вещи незыблемы. Не трогайте меня, пожалуйста. Я уважаю вас, и вы уважайте меня. Когда ты уважаешь другого, то и тебя, наверное, будут уважать. На съемочной площадке я всегда чувствую, что мы друг друга понимаем. Если этого нет, то что может получиться? Любите друг друга, и все будет хорошо. Вот так я хочу жить. И мне кажется, я правильно живу.

— А мы, русские, вас не разочаровали?

— Так нельзя говорить: разочаровали или не разочаровали. Однозначно разве можно так сказать? Не могу я говорить, что меня разочаровал человек, а вот собаки не разочаровывают никогда. Надо, наверное, разобраться в том, что случилось. Наш фильм «Тэли и Толи» как раз и затронул такие важные вопросы. Герои живут в двух деревнях — грузинской и осетинской, хотят жить мирно, а их пытаются разделить границей. На Кавказе конфликты решались всегда мирно за большим столом с вином и песнями. В фильме мы тихо и деликатно пытаемся разбираться в некоторых вещах. Здесь, на фестивале, мои друзья, с которыми мы работали. Они осетины и чеченцы по национальности. У меня был друг-осетин Феликс Дживаев. Он ушел из жизни. Мы с ним вместе снимались в «Белом солнце пустыни». Все время мы были вместе: гуляли, ели. Замечательный был человек. Не знаю, что сейчас нравится народу, но очень бы хотелось, чтобы понравился наш добрый фильм о понимании людей разных культур. Вопрос ведь очень серьезно стоит, и доза деликатности тут важна, а режиссер Александр Амиров поймал это. Говорят, что фильм нравится народу.

— А вы его только в Москве увидели?

— Да. Я вообще фильмы со своим участием смотреть не люблю и не хочу. Вчера пошел на премьеру «Тэли и Толи» и думал, что умру, получу кровоизлияние. Не могу смотреть на себя. Кажется, что все неправильно делаю, много лишних движений, неправильно произношу фразы. Как-то отмечали тридцатилетие «Белого солнца пустыни», а я его не видел. А проходила как раз ретроспектива драматурга фильма Рустама Ибрагимбекова. Я его знаю хорошо, вот и пришел поприветствовать. Сел в зале рядом с Толей Кузнецовым. Я говорю ему, что не видел «Белое солнце пустыни». Он удивился: «Как? Пора посмотреть!». Какой это был ужас смотреть на себя. Есть артисты, которые это дело любят. А мне очень трудно. И вчера те же чувства испытал.

— Многие сравнивают ваш фильм со старым грузинским кино.

— Людям лучше знать. А я не знаю, похоже или нет, хорошо это или плохо. Как оценивать свой труд?

— А можно сегодня жить и чувствовать себя достойно? Хамства хватает, как и других негативных вещей. Так как же человеком оставаться?

— Надо все время повторять: уважайте человека. Иногда слышу, как говорят: да эти грузины… Нельзя так. Разве можно говорить, что русские пришли, значит, будут пить водку? Уважайте человека!

— Насколько изменился в последние годы грузинский характер? Может, ничего, что было прежде, и не осталось?

— Когда что-то происходит в жизни, естественно, что и человек меняется. Холодно стало, он одевается. Жарко — раздевается. И в душе так же происходит. Что-то должно меняться, находиться в движении. Хорошего должно быть больше. Где любовь, там и победа. Где победа, там и бог. А где бог, там уважение и любовь. Сохраняйте спокойствие, и жизнь будет нормальная.

— Мы ведь себе Грузию без застолья и не представляем. Не перевелись они еще?

— Нет, конечно. Мы собираемся и поем. Хотя я уже так, как пил раньше, теперь не могу. Мне запрещено.

— Пил или пел?

— И пел, и пил. Мне только и осталось, что петь. Потому что у меня проблемы с сердцем и так далее. Мне уже хорошо за восемьдесят. Боже мой! Когда я раньше слышал, что человеку 80 лет, я говорил: боже мой!

«Надо сниматься у молодых бесплатно. Может, тогда что-то получится»

— В Грузии сейчас расцвет кино. Много талантливой молодежи появилось. Вы смотрите современное кино?

— Конечно, смотрю. У нас появились молодые режиссеры, но у них нет финансовой возможности снимать кино. Они получают совсем немного от нашего киноцентра. Этого хватает только на технику и пленку. А для артиста ничего не остается. Недавно я официально заявил, что я лично у молодых режиссеров буду сниматься бесплатно. И все артисты моего возраста, все, кто считает себя большими артистами и мастерами, должны сниматься бесплатно. Я всем режиссерам так и сказал: «Если кто-нибудь попросит у вас денег, пришлите мне этого артиста. Я с ним буду говорить немножечко по-другому». Всем нам надо сниматься у молодых бесплатно. Может, тогда что-то получится.

— А вам-то на что тогда жить, если все время работать бесплатно?

— Проживем как-нибудь. Но у молодых будем работать бесплатно.

— Вы снимались за последнее время в России дважды: не только в «Тэли и Толи», но и в «Ч/б» Евгения Шелякина. Это все?

— Да. Я же еще в Театре имени Шота Руставели работаю в Тбилиси. Времени свободного мало. Даже в Москву я не мог прилететь пораньше и подольше здесь остаться. У меня спектакли. И улетаю немедленно. Завтра. Но я недавно снимался в Америке у молодого режиссера. Когда-то он жил в России. Очень талантливый человек, окончил известную школу в Нью-Йорке.

— Это не Леван…

— Когуашвили? Нет. Но они вместе учились. Его зовут Кирилл Михановский.

— Да я с ним знакома. Талантливый он очень.

— Знаете его? Да он очень талантливый и боевой. Мы сняли уже все, но, может быть, еще придется встретиться с ним на площадке. Это у меня уже третий фильм в Америке. Я работал у молодой украинской девочки Леси Калинской и у грузинки Кетеван Орджоникидзе. Они все молодые. Мне надо только дорогу оплатить до Америки, купить билет, и все! Остальное снимем. Я бесплатно снимался у Леси. И что интересно, все они снимают материал о жизни мигрантов.

— И вы там мигрант?

— Я играю мигранта в трех фильмах. И у Михановского тоже.

— Хоть бы злодея сыграли.

— Злодеев не предлагают. А я бы с удовольствием. Но злодея легче играть.

— А завтра вы почему так спешно улетаете?

— У меня спектакль «Квартет». Известная пьеса, вы, наверное, слышали. У нас она называется «Старые клоуны». С большим успехом идет в Тбилиси. Достать билеты на спектакль невозможно. Но не только поэтому я спешу в Тбилиси. У меня внуки, дети.

— Так они все в Тбилиси живут, не разлетелись по миру?

— Мой сын и внучки живут в Америке. Сын работает в театре актером. И внучка тоже актриса.

— На каком языке они там играют?

— На английском. Я тоже на английском языке сыграл в Вашингтоне. Там поставили грузинскую классику на английском. Я его не знаю, просто зазубрил текст, и все. Могу вам сейчас прочитать. (И Кахи начинает читать монолог на английском языке.)

— В общем, посидеть дома, передохнуть не приходится. Вы все время в пути?

— Да. И должен вам сказать без всякого кокетства, что я еще до конца не знаю свою профессию. Еще что-то мне в ней неведомо. Когда на сцену выходишь, такие процессы происходят внутри... Что это такое, когда ты заставляешь зал затихнуть, почувствовать свою власть над ним? Есть русское слово, которое хорошо это характеризует.

— Магнетизм? Вы гипнотизируете зал?

— Вот именно. Это как общий гипноз. Прежде чем произнести слова, можно заставить зал замереть. Актер вошел, и все. Тишина! Так что я еще должен до конца выучить свою профессию. Когда достигну этого — скажу: все! хватит!

— А двадцать лет назад вы говорили мне совсем другое: накопилась усталость от профессии, и некоторые вещи перестали быть интересными.

— Может быть, тогда было такое настроение. Молодые меня часто спрашивают: что нужно человеку, для того чтобы стать артистом? Отвечаю: физическая сила. Артист должен быть физически сильным. И везение важно. Оно складывается из того, кто твой первый режиссер и первый партнер, что ты играешь. Везение нужно чувствовать и не выпускать из рук. На сцене должен находиться здоровый человек, чтобы зритель не думал: а, он уже не может ходить! Я должен прыгать, двигаться, чтобы никто меня не жалел. А зритель никого не щадит. Он самый большой критик. Я всегда говорю: его величество зритель пришел.

«Отец пошел на фронт, попал в плен, потом его арестовали. Не знаю, расстреляли его в Сибири или он умер своей смертью»

— «А есть ли там театр» — этот фильм про вас?

— Мой дед и отец были известными людьми, мастерами грузинского фольклора. Когда исполнялось 100 лет со дня рождения моего отца, меня попросили организовать юбилейный вечер. Отец к тому времени умер. У него была трудная судьба. Он пошел на фронт, попал в плен, потом его, естественно, арестовали. Не знаю, расстреляли его в Сибири или он умер своей смертью. Мне почему-то кажется, что он умер своей смертью. Я не люблю такие вечера, но надавили, и я согласился в итоге. Сказали, что должен выйти на сцену и рассказать об отце, как впервые его увидел. Мне тогда было десять лет. Я учился в музыкальной школе. И увидел совершенно незнакомого человека. Я вышел на сцену, начал говорить о музыке, фольклоре, значении грузинской песни, о своем отце. На этот вечер пришла режиссер Нана Джанелидзе. Потом она подошла и сказала, что должна снять картину о том, о чем я говорил. Но существует такое понятие, как экранное время. Минута там — это целая вечность. Одному говорить какие-то вещи, как это может быть на сцене, невозможно. А режиссеры, они такие: рассказывают артисту, что мечтают снять фильм, что видят только тебя, зажгутся, а потом исчезнут. Проходит месяц, два, три. А режиссера не видно. Он зажегся и потух. Я подумал, что такое случилось и с Наной. Но прошло какое-то время, мы встретились, долго говорили, потом еще… За 12 дней мы сняли этот фильм.

— Вы и там себе не нравитесь?

— Так я же не видел фильма. Когда он закончился, я стоял в коридоре, люди начали аплодировать. Я удивился. Значит, не совсем плохо получилось. Но я опять не смотрел. Зачем мучить себя? Говорят, хорошо получилось. Спасибо большое за это. А вам картина понравилась?

— Очень. И вы там превосходны.

— Мы долгое время не знали, как назвать картину. Объявили конкурс в группе. Кто-то придумал «Железный занавес». А потом я узнал, что большой артист Акакий Васадзе перед смертью спросил, указывая в небо, у своего внука Какулия: «Дорогой Какулий! Как ты думаешь, а там есть театр?». Я рассказал об этом Нане, и она согласилась с таким названием: «А есть ли там театр?».